В-третьих, несладким было положение и городского населения. Основной причиной был острейший жилищный кризис. В годы сталинских пятилеток жилье (для народа, а не для верхов) практически почти не строилось и почти вся страна ютилась по коммуналкам, реквизированным в свое время у «буржуев». Поскольку городское население значительно увеличилось, даже коммуналок катастрофически не хватало. Естественно, что коммунальная жизнь, наполненная постоянными склоками и скандалами, не способствовала радужному настроению. Хрущев хорошо это понимал и ликвидацию жилищного кризиса тоже поставил в качестве одной из первоочередных задач.
Таким образом, созданная Сталиным жестко зацементированная система начала давать сбои. Конечно, в то время в массовом сознании они не ассоциировались с пороками системы, рассматривались как «отдельные недостатки», «трудности роста», но тем не менее какой-то фон в том же массовом сознании создавали. Наиболее проницательные политики не могли не сознавать необходимости если не реформ, то хотя бы какой-то либерализации системы (что потом и было сделано Хрущевым). Однако могла ли послужить «жажда реформ» достаточным побудительным стимулом для физического устранения вождя?
Вряд ли. Пойти на такое могли только законченные фанатики-идеалисты. А в сталинском окружении таковых не было, да и быть не могло: все-таки их селекцию осуществлял сам вождь. Что же до политиков-реалистов, то, как показывает история, основным побудительным мотивом для них является личная власть (или хотя бы личная безопасность). Ради реформаторских идей на такой риск никто не пойдет. С реформами можно и погодить. Впрочем, как дополнительный мотив может выступать и это. Но только в дополнение к чему-то более важному. К чему же?
А вот для этого нам нужно рассмотреть еще один срез той эпохи: положение правящей партийно-государственной элиты.
Элита жила по-царски. Она имела практически все: жилье, прислугу, транспорт, курорты, врачей, портных, парикмахеров и много кое-чего другого (разумеется, все это строго ранжировалось в зависимости от места, занимаемого в иерархии). Писателем Александром Беком описан случай, когда у двух высокопоставленных чиновников, возвращавшихся из Кремля уже под утро (при Сталине работали в основном по ночам), сломалась машина, и они решили немного прогуляться и добраться до дома своим ходом. Так вот, они с великим удивлением обнаружили, что в повседневной жизни (например, для проезда на метро) нужна такая вещь, как деньги, о существовании которых они давно забыли. Действительно, элита не нуждалась ни в каких денежных знаках, так как получала абсолютно все необходимое (и кое-что сверх) «натурой».
Но это райское существование отравляло одно обстоятельство. В любой момент ты мог лишиться не только всех этих благ, но и жизни и даже доброго имени. В любой момент, на работе ли, дома, в пути тебя могли схватить люди в зеленой форме с синими околышами или в штатском, бросить в подвалы Лубянки или соответствующего ей места в другом городе, превратить в мешок с костями и расстрелять, предварительно навесив с полдюжины позорнейших ярлыков, а жену, детей, других родственников в лучшем случае растолкать по лагерям и ссылкам куда-нибудь в Казахстан или на Колыму, где они всю жизнь будут носить клеймо родственника «врага народа».
Разумеется, такое положение дел номенклатуру никак не устраивало. К тому же за годы войны она тоже подустала. Не потому, что голодала и холодала — пила и ела она вволю и в суровых военных условиях. Но покрутиться ей все-таки пришлось. За невыполнение планов и указаний и раньше спрос был строг, а уж по военным-то меркам — тем более. Словом, вполне можно понять ее тягу не только к сытой, но и спокойной жизни, а потом и к роскоши. Последнему немало способствовал наплыв трофейного барахла из поверженной Германии и вообще заразительный пример «западного» образа жизни, информации о котором после войны стало значительно больше.
Отметим, кстати, что и эта тенденция в будущем блестяще реализовалась. Хрущев освободил партийно-государственную элиту от дамоклова меча политических репрессий, поставив КГБ под контроль партии, при Брежневе высокопоставленных ворюг нельзя было привлечь и к уголовной ответственности, сколько бы они ни нахапали.
Почуяв полную безнаказанность, элита ударилась в безудержную роскошь. Дворцы и яхты, охотничьи угодья, коллекции автомобилей и оружия, драгоценности — чего только не было у первых и последующих секретарей республик и обкомов, не говоря уже о самом Брежневе, его родственниках и ближайшем окружении. Попытки Андропова хоть как-то приструнить зарвавшихся хапуг номенклатура, оправившись от первоначального испуга, успешно блокировала. Но все это будет потом. Пока же эта тенденция только лишь начиналась.
Но опять же: была ли постоянная угроза политических репрессий достаточным стимулом для созревания заговора против Сталина? Тоже очень маловероятно. Во-первых, это была угроза «вообще». Каждый надеялся, что уж его-то чаша сия минует, что удар придется по соседу. И во-вторых, в массовом сознании того времени политические репрессии не ассоциировались с именем Сталина (в том числе и у номенклатуры, во всяком случае, низшего и среднего звена). Именно поэтому впоследствии развенчание Сталина очень многими было воспринято довольно болезненно. Более того, и после этого развенчания в массовом сознании широкое распространение получила легенда, что Сталин к репрессиям вообще не причастен, его обманывали приближенные, а сам он ни сном ни духом даже не ведал о миллионах репрессированных — этакий наивный простачок, которого шутя обводили вокруг пальца разные там Ягоды, Ежовы и Берии (кстати, над этой легендой хорошо поработал при жизни и сам Иосиф Виссарионович, любимым приемом которого было сваливать все «перегибы» на своих подчиненных; вспомним хотя бы «єжовщину», к которой сам вождь, естественно, никакого отношения не имел). Несмотря на прямо-таки детскую примитивность, эта легенда держалась довольно долго. Таким образом, у заговорщиков, если таковые были, должен быть какой-то более сильный стимул. Что же могло послужить толчком к появлению антисталинского заговора в его окружении? Вотздесь-то мы переходим к самому главному.