СССР. Зловещие тайны великой эпохи - Страница 10


К оглавлению

10

И наконец, в 1930 году Киров — член Политбюро ЦК, а в 1934-м — уже член Политбюро, Оргбюро ЦК, правитель Ленинграда и северо-запада СССР и секретарь ЦК. Это ли не лестница успеха, не триумфальное восхождение скромного, незаметного Кирова, о котором Лев Троцкий отзывался не иначе как о «серой посредственности» и «среднем болване» Сталина?! И уж безусловно, что всем своим восхождением Киров был обязан Сталину, без помощи которого вряд ли бы «мальчик из Уржума» далекого зауральского поселка выбился в вожди красной империи. Но Сталин пришел к власти, ему нужны были свои люди для того, чтобы окончательно разделаться со всей оппозицией на всех уровнях и чтобы обеспечить себе бесконтрольную власть.

Он уже многого добился, заменив Ленина во время его болезни на посту секретаря партии. Смерть Ильича в 1924 году не застала Сталина врасплох. Он знал, что помимо него есть еще несколько признанных вождей, чей опыт и революционные заслуги позволяли им встать во главе партии. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и Пятаков — каждый из этой пятерки претендовал на первенство, их вместе со Сталиным и назвал Ленин в своем политическом завещании «Письмо к съезду», дав каждому исчерпывающую характеристику, указав достоинства и недостатки. Но как обязательное условие он просил не назначать Сталина секретарем ЦК в силу его врожденной грубости.

Но помимо этого было что-то еще, о чем Ленин не мог выразиться более точно. Он лишь написал, что Сталин, «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Речь шла о наличии у Сталина тиранического характера, но Ильич не пишет об этом впрямую, он деликатно намекает на этот характер. Через десять дней, понимая, что его предостережение может быть не вполне точно расшифровано, Ленин делает добавление к этой характеристике: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризен и т. д.».

Стоит обратить внимание на эту формулировку: «предлагаю товарищам обдумать способ перемещения», словно речь идет об опасном элементе партии, с которым надо обращаться очень осторожно. Но грубость сама по себе черта не столь уж опасная. Груб, но справедлив, как скажет потом о себе Сталин, зачеркнув эту негативную характеристику. Нет бы Ильичу написать более откровенно. Обычно Ленин не очень стеснялся в выражениях, а тут, при смерти, вдруг стал деликатен и опаслив в выражениях. Боялся за свою жену, которую Сталин ненавидел? Трудно сказать. Уже потом, когда письмо, пусть и не сразу, но было обнародовано, Сталин сумел — и в этом восхитительное коварство его ума — обратить этот недостаток, указанный Лениным, в свое достоинство. «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю». И добавляет: «Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается».

Как видим, он легко переворачивает эту свою черту характера, подменяя ее нетерпимостью, жестокостью к врагам партии, раскольникам — а кто же будет против этого возражать? И Сталин остался генсеком, нужно было сражаться за единство рядов партии, и он в борьбе за это единство убирает сначала с помощью Зиновьева и Каменева основного претендента на пост генсека Троцкого, выслав в 1929 году его вообще за границу. Каменев и Зиновьев, разгадав этот маневр «хитрого грузина», начинают борьбу против него.

На XIV съезде партии Каменев выступает с речью, направленной против Сталина: «Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат… Мы не можем считать нормальным и думаем, что это вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда Секретариат объединяет и политику и организацию и фактически предрешает политику».

Это был первый открытый выпад против генерального секретаря Сталина. Каменев в этой части речи говорит «мы». В конце, когда он расшифровывает то, что имел в виду, Каменев переходит на местоимение «я», как бы прикрывая Зиновьева: «Я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба… Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать! Этими словами я и кончаю речь свою». Но Сталина не проведешь, он знает, кто душа этого заговора, кто эти «мы» и «я».

На том же съезде именно Зиновьев настоял, чтобы было два основных докладчика, чтобы именно Зиновьев делал содоклад в пику сталинскому.

Именно 21 декабря 1925 года, когда прозвучала эта речь Каменева на съезде, определились еще два кровных врага Сталина — Зиновьев и Каменев, против которых он начнет вести непримиримую борьбу. И Кирова это коснется впрямую, потому что через год он станет первым лицом в логове зиновьевцев, так долгое время Сталин будет называть Ленинград и ненавидеть этот город. После Зиновьева и Каменева очередь за Бухариным, а с ним его друзей Рыкова и Томского. А потом и черед последнего ленинского протеже — Пятакова, который, впрочем, не стал бороться за лидерство в партии, но Сталин уберет всех, кто входил в первый эшелон большевистской партии, пощадив, пожалуй, только женщин-революционерок. Он не считал их своими конкурентами. И, разбив всех остальных претендентов на партийный трон, Сталин пришел как победитель на XVII съезд ВКП(б), заявив: «Бить некого». Но он, как бывший боевик, давно исповедовал другую формулу: «Лучший враг — это мертвый враг», поэтому, оттеснив соперников от власти, он прекрасно понимал, что они будут внимательно следить за всеми действиями и любую ошибку, любой его промах постараются использовать в своих целях. Эти враги ему нужны были мертвыми, но как с ними расправиться, как казнить, какую найти причину — вот что занимало его ум, ради этого он и «сбивал» свою команду. И Киров, как его ставленник, ему был необходим.

10